До сих пор кое у кого бытует мнение, что был Саласпилс специальным концлагерем для детей

Можно бы и дальше цитировать этот документ.

Но я хочу сказать тем новоявленным теоретикам, которые, изыскивая проявление фашизма, относят в эту категорию всех тех, кто не желает воспринимать многие нонешние новации, которые всех борцов с фашизмом в годы войны, всех антифашистов хотят представить как «красно-коричневых». Подумать только! Я бы посоветовал каждому, кто пытается разжечь ненависть к подлинным борцам с фашизмом тогда и сейчас, положить перед собой этот и подобные ему документы и изучить их. Сейчас, когда дети недоедают, лишены многих детских радостей, когда гибнут от пуль и осколков снарядов, рвутся на минах — не напоминает ли это человеконенавистничество, что сеяли завоеватели «жизненного пространства»?

До сих пор кое у кого бытует мнение, что был Саласпилс специальным концлагерем для детей. Но в том и особенность фашистской доктрины — убивать и убивать! Это был обычный концлагерь, обычная фабрика смерти, перемалывающая в своем чреве и старых, и малых. Та песня о Саласпилсе, ставшая одно время популярной, несколько исказило представление нынешних. Хотя как это

— Исказила? Все правда. Гибли там дети. Брали у них фашисты кровь для своих вояк.

Там, недалеко от Риги, погиб наш товарищ Дементий Потапович Федоров. Внесен ли он в создаваемую Книгу памяти?

А нас в начале апреля погрузили в вагоны. По пятьдесят. Любили гитлеровцы это число, всюду, чуть что: по пятьдесят!

И тронулись мы в путь. Куда? Сколько? Попала ли в эшелон наша мать? Ничего этого мы не знали. И откуда что можно было узнать в вагоне-«телятнике”, где, кажется, каждая щель опутана колючей проволокой. А в ту самую щелку, что всегда найдется, видны пролетающие мимо немецкие поселения, станции с их названиями, написанными скрюченной готикой. Лишь один раз за несколько суток распахнулись двери вагонов. На какой-то немецкой станции нас накормили каким-то супом и дали по куску хлеба. И все. Не попить. Здесь же, в вагоне, оправлялись. От истощения, в скученности люди начали умирать.

И даже в таких условиях находились смельчаки, которые устраивали побеги. Потом уже стало известно, что в одном из вагонов каким-то путем неизвестные теперь герои сумели взломать пол вагона, и несколько человек на ходу поезда спустились вниз на шпалы, падая между рельсов… Подобное было не только в нашем эшелоне, который все мчал и мчал нас в неизвестность.

Однажды утром наиболее любопытствующие, еще имеющие силы двигаться, обнаружили, разглядывая в щель пробегающий мимо пейзаж,

что облик поселений стал другим, названия станций изменились. Надписи на сиреневых дощечках сделаны по-другому, не осточертевшей всем нам готикой, содержат в названиях частицы «де”, «ля».

— Ребята, Франция! — сообразил кто-то.

Да, поезд мчал нас уже по Франции. И, знаете, как-то по-иному стало дышаться, появилась какая-то надежда, что ли. Пока еще ничего не изменилось в нашей судьбе, тот же заколоченный вагон, замызганный, загаженный за столь длительный путь. Мы окончательно отощавшие, не имеющие возможности двигаться свободно. Ведь в обычном двухосном вагоне нас набили для ровного счета по пятьдесят душ. Уже нет желания двигаться, сил нет. Хочется пить, жажда мучает больше всего.

Мост 700А.23.00.000 продаем полуось Мост.