Из Новоржева писем не поступает

«Ну, будут ли у нас какие-либо льготы? — сетовали они. — Хотя бы телефон дома иметь, ведь хворости мучают.

Как-нибудь будет возмещен ущерб, нанесенный нашему здоровью?».

Что мог ответить им тогда? Да и сейчас. Как они теперь там, в «свободной» Латвии, в стране, откуда поступают горестные вести о положении русских, о положении ветеранов Советской Армии, о ветеранах труда, ставивших на ноги промышленность Латвии?

А в России что? Наконец-то компенсация, обещанная Германией, попала в руки тех, кто прошел через фашистскую неволю, кто был в концлагерях, на работах в Германии. Самому «юному”, родившемуся в фашистской неволе, а им тоже полагается эта денежная германская компенсация, уже сколько лет? В основном это старые люди, которьци далеко за шестьдесят, это былым несовершеннолетним узникам фашизма. А тем, кто попал в неволю совершеннолетним? Сколько их, прошедших каторгу? Какие их годы? И вся эта денежная компенсация за пережитое в ту, теперь далекую войну, всего-то ничего.

Здесь уместно вспомнить, что жителям западных стран, прошедшим через немецкие тюрьмы и концлагеря, вывезенным на работу в Германию, такая компенсация была выплачена давно, когда она была, может быть, более нужна для восстановления здоровья. И в совсем другом размере, конечно, более высоком. Вот так-то.

Все это я вспоминаю по тому, что до сих пор боль живет в сердце. Все прошлое не прошло бесследно. Потому и полупарализованный стучу все это на пишущей машинке левой рукой, правая же рука, как и правая нога, не работают. Потому-то и ушли из жизни шестидесятилетними Петров, Михайлов, Лесков. Немногим больше было Царькову. Уже не стало Блинова, Архипова.

Из Новоржева писем не поступает, и былые мои коллеги -журналисты новоржевской газеты скупятся, видимо, ведь почтовый конверт на ответное письмо сейчас стал очень дорогим.

Совсем недавно ушел из жизни брат мой Павел. Однако, былое будет жить, пока мы живы. Бывшие заключенные фашистских тюрем и концлагерей не забудут, не простят. И будем плакать взрослыми слезами. Как, к примеру, Никандр Михайлович Царьков, об этом пишет, в частности, его жена Анастасия Васильевна:

«Всю свою жизнь после войны мой муж внутри переживал за безвестие, ему очень хотелось бы знать, почему он оказывается безо всякого внимания. Как хотелось ему, бедняге, дождаться хотя бы такого признания, как сейчас в газете «Смена» по письму Е.Ф. Разина. Не один раз плакал он, вспоминая прожитое и пережитое, рассказывая о тяжкой доле, о мучениях. Но никаких свидетельств у него не было».

Такая же мысль присуща и другим моим авторам. Бывшим заключенным в годы фашизма явно не достает внимания, хотя и все для них кончилось благополучно, но все же…

Вот, к примеру, письмо Антонины Федоровны Некрасовой из Ленинграда. Тяжелая ей досталась доля. Перед войной она, учащаяся техникума, приехала из города на Неве в свой родной Калинин, ныне Тверь. Там жили ее родители. Начавшаяся война позвала и ее — она поступила учиться на ускоренные курсы медсестер. А немцы дошли до Калинина. И для Антонины Федоровны, тогда еще Тони, начались военные дороги. Была в армии, болела сыпным тифом, попала в окружение, вышла из него, и снова фронт. 12 июля 1942 года раненая попала в плен, под городом Ярцево Смоленской области. Там вербовали во власовскую армию, за отказ вступать туда попала в одиночный бункер под землей. Потеряла слух. В августе 1943 года оказалась в Саласпилсе. В декабре с группой заключенных направили в Кенигсберг. Была в шестидесяти километрах от него. В 1945 году, наконец, освобождение, возвращение в Калинин, переезд в Ленинград.

Замена фурнитуры сумки ремонт разрывов сумки.