Немного о себе.

Дома я тогда был немного — в феврале 1946-го меня призвали в армию.

Служил до декабря 1949-го, по болезни уволили по чистой, со снятием с учета.

Учился в вечерней школе, работал корректором в газете, потом учился в университете заочно, на отделении журналистики, окончил в

1957-м, работаю сейчас ответственным секретарем редакции в своем городе. Женат. Имею, как уже сказал, трех сынов.

Летом 1963 года был я в тех краях. Сударева, конечно, нет, как спалили его, так и не возродилось. Встретиться почти ни с кем не удалось, пробыл всего два дня, больше время не позволяло. Многое вспомнилось, да и засело прочно.

Ну, как и каждый журналист, мечтаю о книге. Пыжусь сейчас над страницами из детства. Хочу рассказать об ощущениях, переживаниях мальчишки, ввергнутого в чужом краю, каким было для меня Сударево, в пекло войны. Будут там страницы — эпизоды с вами. Хочется, чтобы было более достоверно.

Вот поэтому и пишу вам. Хотя не только поэтому. А просто хочется знать, что же произошло с людьми, с которыми столкнула судьба более двадцати лет назад, сейчас.

Прошлым годом ездил я в Ригу, в бывший концлагерь, где пришлось быть. Там ежегодно встречаются бывшие заключенные. Много вывез оттуда впечатлений. Потом обратился к новоржевским коллегам. Кое-что они опубликовали в своей газете. Получаю письма от бывших узников Саласпилса.

Ну, и хочется узнать что-нибудь о вас. Надеюсь, откликнитесь. Напишите. Расскажите о себе все, что и как.

Вспомните, какими судьбами оказались вы у Сударева. Что произошло с вами потом. Знаете ли что о Чиненном. Об Иване Киселеве.

Не знаю, может, я бережу старое. Может, были неприятности, что весьма вероятно. Но ведь то — в прошлом, хотя прошлое иной раз очень неприятно вспоминать.

Не посчитайте за труд. Напишите мне. Очень хочется».

Такое вот письмо посылал я в 1966 году. Оно вернулось, на конверте пометка: «За истечением срока хранения». Так и легло неполученное письмо в единую папку, наряду с теми, что хранили многие годы свидетельства о былом.

Однако эти два письма — полученное мною в 1946-м и посылаемое мною в 1966-м — в какой-то мере поясняют то давнее, пережитое. Свидетельствуют лишь об одном эпизоде жизни в оккупированном фашистами крае, в деревеньке, казалось, оторванной болотами и лесами от всего живого. А было немало.

Лето 1943 года вообще для партизан было нелегким. Фашисты, обеспокоенные тем, что вблизи от линии фронта действуют партизанские соединения, направило против них свои крупные силы. О сложившейся обстановке и свидетельствовал М.Р. Матюшев в письме, присланном мне и полученном с опозданием только после увольнения в запас из армии.

Фашисты в сопровождении полицаев, продвинувшись обычно на несколько километров в партизанскую зону, прочесывали все омшарины, леса, подрывали каждую подозрительную кочку. Жгли каждую постройку, которые остались после предыдущих карательных экспедиций. Закрепившись на захваченном рубеже, продвигались вперед.

Видимо, тогда-то группа партизан, прорвавшись на запад, остановилась на дневку в Захарьевском лесу. Связались ночью с жителями Сударева. Утром им понесли еду Парасковья Братолюбова, мой брат Павел и еще кто-то, кажется, одна из женщин, выгнанных немцами из прифронтового Холма и живших у одинокой солдатки Евдокии Яковлевой.

Мрт позвоночника в москве на аппарате открытого типа мрт позвоночника открытого типа.