Военные редко наезжали в деревню
День был заполнен по завязку.
Кормили, правда, питался со всеми хозяевами. Можно было что-то ухватить и помимо хозяйского питания. На ночь уходил в соседний дом, к матери, она нянчила детей Марии-немки. Стирала там, гладила. Тоже без дела не сидела, не ела дармовой хлеб.
Павла мы видели редко, далековато был он. В крестьянском хозяйстве, где дома не было ни одного мужика, навалили и на него дела.
Так и жили. Деревня, как я уже говорил, была в стороне от больших дорог. Не знаю, как Шмидт Матиус выкручивался перед местной властью, но нас не трогали. Хотя хозяин наш сам был высокочтимым человеком в своем Поульбахе.
Военные редко наезжали в деревню. И в кузне что-то надо было им починить, и просто передохнуть. Заскакивали среди этих военных и родственники Матиаса. Обычно хозяин старался в тише наезды военных
держать меня несколько в стороне, видимо, не хотел особых неприятностей для себя. Да и лишаться дармового работника не очень-то хотелось. А рабочие руки в хозяйстве всегда нужны, если хозяйство доброе, многоукладное.
Сведения о положении дел на фронте были очень скупыми. Изредка попадает обрывок газеты, так прочтешь. Будучи в немецкой семье, поневоле познаешь чужой язык, общаться надо, приноравливаться. Ведь говорят в народе о чужом монастыре, в котором свои порядки не заведешь. Тогда-то и приобрел я познания в языке, но, к сожалению, впоследствии из-за отсутствия практики улетучились они.
Но чувствовалась обеспокоенность местных жителей. И сестры хозяйские не раз заводили речь о том, что в былые времена, в первую мировую, когда Германия потерпела поражение, пришли сюда американцы: ничего, неплохо жили — вспоминали они. Продуктами обеспечивали, порядок содержали. Значит, «местное радио» доносило до немцев свои вести, и готовились они психологически к новому житью-бытью.
А тут и началось! Где-то стреляют. Куда-то исчезли хозяева. Как потом выяснилось, в заранее подготовленный бункер. Стало непривычно, ожидалось необычное.
Последняя дробь пулемета прокатилась в воздухе. И все затихло. Стало совсем необычно. Мы с матерью сидели на кухне. Отчего-то не хотелось шевелиться, как будто только что закончили тяжелую работу. Этого времени ждали три с лишним года — фашистов не стало, они ушли.
После грохота, который рос и рос, становился крепче, раскатистее, настала громкая тишина. Выглянул на улицу, вижу: ползет приземистый танк, на него накинут звездно-полосатый флаг. Слева и справа вдоль домов перебегают солдаты. В необычной форме. Негры!
10 марта 1945 года. В деревню Поульбах вступили американские солдаты.
Появляются откуда-то немецкие крестьяне, они как бы ждали прихода чужих. Я не могу смотреть на них, все немецкое мне чуждо. Так и кажется, что сейчас фрицы набросятся на меня, начнут требовать, заставлять работать. Надо что-то делать!
На другой день нахожу комендатуру американцев.
— Понимаете ли по-немецки? — обращаюсь к американскому часовому. Нашим международным разговорным языком служит немецкий.
Судя по всему, он не понимает меня. Но он сейчас приведет товарища, который понимает. Я жду. На крыльцо выходит молодой американец.
— Что случилось? — по-немецки спрашивает он.
— Я русский.
— А, русский! Говори по-русски. Чего хочешь?
— Я не желаю больше работать у немцев. Куда мне надо явиться? Длительное время я пробыл в фашистских концлагерях. Я хочу быстрее вернуться в Россию. Мне семнадцать лет, я уже должен быть в армии.
— Нет, мы не можем взять тебя с собой, ты должен ждать. Дня через два-три вас соберут, тогда направят, кого куда надо…