Досталось нам от командира батальона.

В американской форме, так нас приодели союзники, явно не по-уставному, мы вызвали подозрение у французов.

Когда высадились в Сан-Брие, на перроне нас встретили ажаны, французские полицейские. Сунули в какую-то конуру, хотя мы и пытались доказать, что русские. Разыскали ажаны нашего соотечественника, живущего в этих краях после гражданской войны. Тот убедился, что мы и в самом деле русские, доказал это полицейским. Определил, откуда мы. Два дюжих ажана в фуражках котелком отвезли нас туда, где располагался наш лагерь. Передали дежурному.

Досталось нам от командира батальона. Как мы поняли, не за то, что отправились в вояж по Франции, а за то, что попались ажанам.

Таковы были порядки в нашем таборе. Но, однако, повторяю, все помыслы были: домой!

И вот он, путь домой. Железнодорожные теплушки, правда, не на пятьдесят человек, как у фрицев. Бегут вагоны через всю Европу,- По Франции, куда ни шло.

Но вот приближается Германия. Прямо скажу: в сердце кипела злоба. Еще совсем недавно, когда гоняли нас фашисты строем, летели в нас камни разнузданных гитлерюгендцев. Тыкали в нас пальцем взрослые фрицы, отворачивались в ответ на наши просьбы о хлебе. И сейчас, при подъезде к германской границе, так и казалось, что увижу первого немца, отомщу! Столько ненависти родили мучения, через которые прошли. До сих пор снится что-то несуразное, та самая страна, те самые порядки, от которых и во сне бывает больно. Словами обрисовать ночные кошмары — не получается: где-то охрана, куда-то бегу, от кого-то прячусь. Тяжелое пробуждение.

И вот Германия. Эшелон тянется в Саарбрюкене через речной мост. Останавливается. Что это? Детишки немецкие, оборванные, чумазые, голодные, хлеба просят! Смотрят тусклыми глазами. И куда тут делась злоба. К детям? Да и взрослые, те самые фрау, пришибленные, серенькие.

Тянется теперь наш поезд по Германии. «Германия, Германия, чужая ты страна”. Чувство свободы пьянило. Радость была неуемной. А это всегда вело к несчастьям.

Сейчас, когда псевдоисторики ведут подсчет жертвам былой войны, я всегда вспоминаю жертвы, свидетелем которых был. Кто они, жертвы войны или жертвы нелепицы, своей бесшабашности? Те, кто тогда ездил по железной дороге, знает, что использовались для этого и крыши вагонов, в том числе и теплушек. Нет, чтобы позаботиться о своей безопасности! В эйфории свободы люди вставали по ходу поезда, а тут -кабельная линия идет поперек. Не сразу и заметишь. Поддаст провод человека, и летит тот под откос. Жив ли остался? Погиб ли? Кто это знает. Конечно, гибли наши соотечественники от нелепой бравады. И они вошли, конечно, в списки без вести пропавших, за которые корят по сей день нашу историю псевдоисторики.

Или вот в Лейпциге, куда привезли нас. Его освобождали союзники, но по демокрационной линии отходил нашим войскам. Наш эшелон стал чуть ли не первым с русскими, вступившими тогда в этот город. Нам довелось обживать этот немецкий город.

Солдатский нос издалека спиртное чует. Так и здесь. Кто-то обнаружил на железнодорожных путях цистерну со спиртом. Из пистолета пробоину сделал, спирт течет. Кто котелок подставляет, кто другую какую-то посудину. Что потом было! Вопли, стоны. Кто-то ослеп, кто-то перестает дергаться в конвульсиях. Сколько погибло, не знаю. Спирт был техническим, к питью не пригодным.

Опять в войну погибшие? Конечно! Кто знает их поименно? Вряд ли. Так и остались в немецкой земле безымянными.