По несколько человек вывозили на работы, обычно в Псков.

Нет, не от безразличия все это. Больно переживали мы гибель каждого, кому выпадал такой удел.

Сколько человек погибло в Моглино, я так и не смог узнать, навряд ли имелась такая статистика.

Все было рассчитано на то, чтобы убить в каждом из нас все человеческое. Умываться перестали? Хорошо! Безразличны ко всему? Ну и пусть! От безразличия до упадка сил, уныния — один шаг, значит, не побегут.

— ПОЧти’каждый день поступало в лагерь пополнение. ОпустдоГ^ерез несколькадрей нары, как нас привезли, ушел эшелон в Латвийю, — но не надолго «свято место» оставалось свободным. Большая партия заключенных была привезена с Острова, псковского городка на реке Великой. Видимо, там что-то произошло, очередной провал. И стало оживленнее в конюшне-казарме. Держрлёь островские особняком, связывало их не только землячество, но ft единство дела, видимо. Немало людей было привезено из Гдовскррб района, партизанского края. Все там было сожжено, жители пряталйсь в лесах, но наступившая зима начала вытеснять их к родным реЧищам, а тут — онйукаратели. Помню, немало среди гдовских был^идетей и подростков. Из близкого Пскова совсем детей навезли, лег’по десять-двенадцать. Были порхОвские, опочецкие. Из всех районов Северо-Запада. По одному, по несколько. И вскоре снова заполнились нары, складывались свои коллективы, определялись лидеры,,.

По несколько человек вывозили на работы, обычно в Псков. Ну, а попасть за стены лагеря, по другую сторону колючки, всегда удача. Можно еды раздобыть, радом проходила дорога, — сердобольные бабы и мужики радушно, несмотря на всяческие запреты, снабжали хоть какой, но едой, хотя и сами голодали, это было видно по всему. И еще. За пределами лагеря появлялась возможность убежать, хотя в условиях зимы это становилось очень трудно.

Нам с братом и Дементием не удавалось попасть в рабочие команды, наше «землячество» из троих не могло противостоять конкуренции хотя бы тех новоржевцев. Поэтому оставались нам нары и длительные часы безделия, от утреннего завтрака и проверки до второго приема пищи —

вечером и повторного пересчета по пятеркам, перед отбоем. Длинные часы, ничем не заполненные, были утомительными. Давили, угнетали.

Переносить утреннюю и вечернюю проверки было так утомительно, что нельзя сейчас передать это ощущение словами. Та же самая очередь за вечерней порцией похлебки. Вот он, вожделенный черпак баланды! Раздающий, из таких же, как мы, заключенных, втершийся в доверие хозяйственных служб концлагеря, не глядя, одним взмахом подчерпывает что-то из огромного бака и бросает содержимое в ту самую консервную банку с ручкой из проволоки, а банку эту в руках не удержать, содержимое-то горячее. Плещется похлебка в эту банку, течет по рукам, стекает на землю. А сзади поджимают те, что еще не сподобились получить свою порцию из черпака. Надо потарапливаться, ухватить еще кусочек опил очного хлеба, который, как поясняли знающие, немцы пекли еще до войны и сохраняли в таком виде в обвёрточной бумаге. А очередь уже получивших ужин змеится обратно, в те самые ворота, что разделяют нашу половину лагеря от женской. Сейчас объявят построение, надо вовремя встать в строй. Содержимое из банки уже проглочено на ходу. Нет уже и того самого многолетнего немецкого хлеба, который вылежал годы, дожидаясь, когда попадет в наши трясущиеся руки.

Смотрите информацию продвижение сайта ремонт квартир на нашем сайте.