Собрать бы все выплаканные слезы. Собрать бы всю пролитую кровь.

Я уже отмечал, что помню одно там. Погибшего в новоржевской тюрьме.

Кто он был — не знаю. Как погиб — тоже. Вспоминаю: выгнали нас из камеры несколько человек, погнали могилу копать. Неподалеку от тюремной стены. Потом его принесли, в крови, молодой. Осталась ли память от него, имя.

Нас особо не беспокоили, видимо, согласившись с нашей версией, охранники уже определили нашу судьбу.

А здесь, в Новоржеве, как это я сейчас знаю, только что прошел пик фашистских зверств. В октябре 1943 года была схвачена группа молодых патриотов. Будучи на свободе, они получали от партизан листовки, газеты, обращения и распространяли среди жителей Новоржева и близлежащих деревень. Была ими установлена связь с группой советских граждан, принудительно выполнявших для немцев различные строительные работы. От них подпольщики получали сведения о движении вражеских войск через Новоржев, о расположении гарнизона и огневых точек, об оборонительных сооружениях, возводимых врагом. Эти сведения передавались в 3-ю ленинградскую партизанскую бригаду, которой командовал известный партизанский вожак А.В. Герман. Подпольщики снабжали своих земляков сводками Совинформбюро, газетой «Правда» и другой литературой, организовали переход группы строителей в партизанскую бригаду.

В октябре жизнь юных патриотов, членов новоржевского подполья, трагически оборвалась. Они погибли от рук фашистских захватчиков. Обо всем этом я узнал из книги «Народная война в тылу врага” («Московский рабочий”, 1971 год).

И, видимо, пресытившись большой кровью, каратели не стали особо изгаляться над нами. Пробыли в новоржевской тюрьме совсем немного времени, и дальше.

Из Новоржева повезли опять поутру. Не знаю, может сам путь был символичным — загнали нас человек двадцать — двадцать пять под тент автомашины, на борта доски кинуты. У заднего борта -фрицы-охранники.

А доски-то незакрепленные, сдвигаться стали. От толчков сместились, ноги зажало — боль как бы до сих пор чувствую. Жмет их,

стискивает. Пошевелиться бы, подняться надо, да охранник в шею прикладом сует. «Больно!» — кричу. А фрицы гогочут.

Это сейчас я знаю, что путь был неблизким, лежал к Пскову, через Пушкинские Горы. А я и не знал, что был тогда совсем рядом с могилой Александра Сергеевича Пушкина. Муки мои продолжались долго. Привезли нас в Моглино. Я уже упоминал о нем — ребятишки из Моглинской школы слали мне письма, хотели узнать, что и как там было.

Говорят, в Моглино была раньше пограничная застава, до вхождения Эстонии в Советский Союз. Это сейчас граница отошла от Пскова, снова стали русскими исконно наши земли с Изоборском, с Печорским монастырем. А до 1940 года здесь была граница с буржуазной Эстонией.

Все это помнится. В двухэтажном здании размещалась комендатура концлагеря. В былых конюшнях, стоявших одна за другой, размещали заключенных. Вокруг — колючая проволока. Поперек лагеря — тоже, разделяет мужскую и женскую половины. В женской части лагеря — кухня. Два раза в день распахивались ворота, соединяющие концлагерь, женщин в этой поре загоняли в барак, мужской части арестованных выдавали баланду.

Так вот, какими были бараки. Вернее, мужской барак, в женском бараке-конюшне не знаю, как было. А в нашем — посередине проход, слева и справа нары сплошные в три ряда. В тамбуре былой конюшни с одной стороны ряд параш, с другой — отгороженный отсек для «превилегированных» хефтлингов, которые в нашу бытность в Моглино здорово подвели коменданта — в одну из ночей через подкоп несколько смогли убежать…