Помню одно там — Погибшего в новоржевской тюрьме.

Кто он был — не знаю. Как погиб — тоже. Вспоминаю: выгнали нас из камеры несколько человек, погнали могилу копать. Неподалеку от тюремной стены. Потом его принесли, в крови, молодой. Осталась ли память от него, имя. Нас особо не беспокоили, видимо, согласившись с нашей версией, охранники уже определили нашу судьбу. А здесь, в Новоржеве, как это я сейчас знаю, только что прошел пик фашистских зверств. В октябре 1943 года была схвачена группа молодых патриотов. Будучи на свободе, они получали от партизан листовки, газеты, обращения и распространяли среди жителей Новоржева и близлежащих деревень. Была ими установлена связь с группой советских граждан, принудительно выполнявших для немцев различные строительные работы. От них подпольщики получали сведения о движении вражеских войск через Новоржев, о расположении гарнизона и огневых точек, об оборонительных сооружениях, возводимых врагом. Эти сведения передавались в 3-ю ленинградскую партизанскую бригаду, которой командовал известный партизанский вожак А.В. Герман. Подпольщики снабжали своих земляков сводками Совинформбюро, газетой «Правда» и другой литературой, организовали переход группы строителей в партизанскую бригаду. В октябре жизнь юных патриотов, членов новоржевского подполья, трагически оборвалась. Они погибли от рук фашистских захватчиков. Обо всем этом я узнал из книги «Народная война в тылу врага” («Московский рабочий”, 1971 год). И, видимо, пресытившись большой кровью, каратели не стали особо изгаляться над нами. Пробыли в новоржевской тюрьме совсем немного времени, и дальше. Из Новоржева повезли опять поутру. Не знаю, может сам путь был символичным — загнали нас человек двадцать — двадцать пять под тент автомашины, на борта доски кинуты. У заднего борта -фрицы-охранники. А доски-то незакрепленные, сдвигаться стали. От толчков сместились, ноги зажало — боль как бы до сих пор чувствую. Жмет их, стискивает. Пошевелиться бы, подняться надо, да охранник в шею прикладом сует. «Больно!» — кричу. А фрицы гогочут. Это сейчас я знаю, что путь был неблизким, лежал к Пскову, через Пушкинские Горы. А я и не знал, что был тогда совсем рядом с могилой Александра Сергеевича Пушкина. Муки мои продолжались долго. Привезли нас в Моглино. Я уже упоминал о нем — ребятишки из Моглинской школы слали мне письма, хотели узнать, что и как там было. Говорят, в Моглино была раньше пограничная застава, до вхождения Эстонии в Советский Союз. Это сейчас граница отошла от Пскова, снова стали русскими исконно наши земли с Изоборском, с Печорским монастырем. А до 1940 года здесь была граница с буржуазной Эстонией. Все это помнится. В двухэтажном здании размещалась комендатура концлагеря. В былых конюшнях, стоявших одна за другой, размещали заключенных. Вокруг — колючая проволока. Поперек лагеря — тоже, разделяет мужскую и женскую половины. В женской части лагеря — кухня. Два раза в день распахивались ворота, соединяющие концлагерь, женщин в этой поре загоняли в барак, мужской части арестованных выдавали баланду. Так вот, какими были бараки. Вернее, мужской барак, в женском бараке-конюшне не знаю, как было. А в нашем — посередине проход, слева и справа нары сплошные в три ряда. В тамбуре былой конюшни с одной стороны ряд параш, с другой — отгороженный отсек для «превилегированных» хефтлингов, которые в нашу бытность в Моглино здорово подвели коменданта — в одну из ночей через подкоп несколько смогли убежать…

В ответ на просьбы моглинских школьников я как-то сделал схематический чертеж расположения лагеря, и когда мне довелось потом быть в этой школе, то видел его.

Читал письма бывших узников концлагеря…

Когда нас привезли, и мы вывалились из автомашины, я не мог стоять, так сдавило ноги, такая страшная была боль. Не знал я тогда, что эта боль, физическая, ничто по сравнению с теми муками, которые были впереди.

Здесь нас снова разлучили с матерью. И надолго. Лишь время от времени доводилось видеть ее издалека, да иногда получать от нее небольшие посылки. Сбережет от своей скудной пайки да передаст нам. Сама неимоверные трудности переносила, но все заботы были о нас, ее детях. Мать есть мать.

Женщины. О них я расскажу немного.

Разбирая архив покойной матери, я нашел несколько писем Марии Васильевны Ефремовой, женщины, её я практически не знаю, которая несколько месяцев была в заключении вместе с мамой. Письма относятся к 1946 году, приведу оттуда лишь небольшие фрагменты:

«Если вы не забыли Моглино и Саласпилс, то не забыли и меня. Мне Таня Федоренкова сообщила ваш адрес».

«На родине моя деревня сожжена вместе с населением за связь с партизанами, погибло около 600 человек».

«Как мне забыть все пережитое! Ведь как только вспомню концлагеря, жутко становится. Как морально мы поддерживали друг друга, мечтая о счастливом будущем».

Я, к сожалению, не знаю как Марию Васильевну, так и упоминаемую ею, но, видимо, хорошо известную матери подругу по несчастью Татьяну Федоренкову. Кто они, что с ними было, теперь спросить не у кого. Пока еще была жива мама, это можно было бы сделать, да эта всегдашняя спешка, как-то было недосуг, а теперь одно скажу: были женщины мужественные, если к женщинам употребительно такое слово, прошли они через многие муки ада. Не сломили их беды.

Вот опять строки из письма М.В. Ефремовой:

«Я во Франции убежала из лагеря к партизанам. И когда высадился десант союзников, я уже была свободна. 25 мая 1945 года из Парижа американскими самолетами нас доставили в Германию на территорию, занятую советскими войсками. Там я работала при воинской части до 27 ноября и 17 декабря прибыла на родину…»

Меня привлекли в ее письмах вот такие строки:

«Все кажется сейчас каким-то кошмарным сном. Дорогая Евдокия Степановна, если вы нападете на след Коровкиных, то прошу — сразу же сообщите мне. Так хочется узнать о их судьбе».

И еще:

«Да, вы ведь знаете Коровкиных — мать и дочь, то есть Екатерину Михайловну и Розу, они были вместе с нами, у Розы родилась девочка, моя крестница Люся, но связь с ними потеряна».

Затем:

‘Таня мне писала, что Коровкины живут в Дедовичах Ленинградской области, у Розы умерла девочка. Точного адреса пока не имею».

Я ничего не буду придумывать. Приведу лишь рассказ Лины Степановны Цвенской, участницы партизанского движения на Северо-Западе страны. Её воспоминания вошли в сборник «Горят костры партизанские», выпущенный в 1966 году Лениэдатом. Там есть такие строки.