Записки военного связиста
Родился я 3 января 1920 года. Провел свое детство и отрочество до 1934 года в деревне Вязовня, Островского района, Псковской области.
Как и все деревни Псковщины, Вязовня была невелика, состояла всего из 20 дворов да шести столыпинских хуторов, приписанных к ней. Приютилась она на косогоре у слияния реки Великой и ее притока — небольшой извилистой речушки Вязо-в’енки, в полукилометре от пограничной с Латвией железнодорожной станцией Остров. По существу это был пристанционный поселок. Часть жителей деревни находила себе работу на станции.
Рядом с деревней — бывшее имение Захваево. Владелец имения инженер-путеец Захваев был одним из строителей железной дороги Петербург-Варшава, которая проходила через станцию Остров. Барина я, конечно, не застал, но полуразрушенный каменный двухэтажный дом его видел. Мы, деревенские мальчишки, много времени проводили около него. Невдалеке от барского дома — большой заросший ряской пруд, в котором мы бреднем ловили карасей.
В имении был большой, на нескольких гектарах, относительно молодой сад. К нему примыкала сосновая роща. Возле разрушенного дома росли несколько могучих вековых дубов — одно из любимых мест наших игр.
Моя мама, Татьяна Даниловна, до замужества была горничной в этом имении.
Отец, Соколов Яков Васильевич, происходил из
бедной многодетной крестьянской семьи деревни Заовражье, Гдовского уезда.
До призыва в 1914 году в армию был учеником и подмастерьем в сапожной мастерской Петра Спи-ридоновича Алексеева в соседнем селе Рудня. В годы Первой мировой войны служил рядовым орудийного расчета тяжелого артиллерийского дивизиона. В 1918 году со своей частью оказался в Острове, в возрасте 25 лет женился на моей матери. Вскоре он убыл к новому месту службы в Двинск.
Когда я родился, мама была в отчаянном положении! Зима. Ни дров, ни продуктов. Отец, узнав о моем рождении, будучи в это время уже в рядах Красной Армии, отпросился на несколько дней посмотреть на сына и помочь жене. Из краткосрочного отпуска возвратился в часть с опозданием на двое суток. Его обвинили в дезертирстве, осудили. Какое-то время отбывал тюремное заключение. Но вскоре был амнистирован и в 1922 году демобилизован.
Его тесть (мой дед) Данила Вавилович Колосс* выделил отцу из своего надела полдесятины земли. Отец с помощью деда рядом с его домом (через небольшой сад) на этом участке построил свой. До окончания строительства дома, некоторое время, примерно до 1924 года, мы жили у деда.
У него была большая семья — два сына и пять дочерей. Моя мать была старшей.
Имея большую семью, дед после революции получил приличный надел — 12 десятин земли. Правда, лишь часть земли, чуть больше половины, была
пригодна для обработки. На остальной рос кочковатый кустарник (небольшие березки, багульник, «гоноболь» (голубика), брусника, черника, папоротник) и две небольшие ольхово-осиновые рощицы — они назывались Нижняя и Верхняя Ледины. На краю пахотной земли, ближе к кустарнику, возвышался небольшой, правильной формы песчаный холм, поросший «заячьими лапками». Позже, когда я учился в школе, прочитав в какой-то книге о древних курганах, я принял этот холм за курган. В своем предположении я утвердился еще и потому, что на склоне холма была небольшая яма. Подумал, что это след чьих-то давних раскопок. Уговорил ребят на раскопку. Но нам это оказалось не под силу. А взрослым некогда было заниматься таким зряшним делом.
Хорошо помню дедов дом и ободворок. Дом его, также как и наш, обшитый тесом, с резными наличниками на окнах, с соломенной крышей, фасадом был обращен к шоссейной дороге, проходившей через деревню. Он состоял из двух половин (типичная пятистенка), соединенных между собой дверью. Кроме того, в каждой половине были двери, выходящие в холодные сени, пристроенные к дому во всю длину. В сенях был чулан для хранения разного хозяйственного барахла и некоторых продуктов, уборная («нужник»). Из сеней был выход во двор также через две двери. Двор был замкнутый. Непосредственно к дому примыкала калитка и ворота с козырьком.